И ему повезло.

Она пронеслась над крышами, выгадывая, как сесть — места здесь было не много. Исчезла из виду, а потом появилась над дорогой, ведущей к стоянке. Широко раскинутые крылья едва не задевали стены домов. Должно быть, девушка их чуяла, как живые, иначе как ей удавалось так ловко держаться? Мальчишка даже замер в страхе, что фигурку в белом чуть качнёт, и захрустит крыло, сминаясь о стену, и...

Но такого не произошло. Он и додумать мысль не успел, как незнакомка снизилась уже, опустила ногу, вторую, побежала по дороге. Крылья, отведённые назад, волочились следом. У первых платформ девушка перешла уже на шаг и оказалась совсем близко.

— Люди расходятся с площади, — смешным голосом произнесла она, взмахивая руками, чтобы крылья сложились. — К складам кто-то пошёл? Нужно спешить.

С расстояния не были заметны тонкие морщины и тени под её глазами, старые шрамы на лице. Не было видно, что она так худа — страшно глядеть. Прежде незнакомка казалась Флоренцу юной, а теперь будто стала вдвое старше.

И одежды её не белые. Впереди всё покрыто пятнами, будто что пролилось, да так и засохло. На подоле — кровь.

Когда она летела, вся — движение и радость полёта, крылья казались продолжением рук. А сейчас страшные шрамы, багровые и белые, показывали, как чужеродны эти крылья. Уродливые следы ползли и по открытой спине.

Крылья больше не казались Флоренцу чудом, и если бы он мог повернуть время, то предпочёл бы не видеть этого вблизи.

— Разделимся, — скомандовал один из калек.

Лицо его завешивали нечёсаные космы, но за ними, как за неплотно прикрытыми шторами, виднелись старые шрамы.

— Мы к другим лодкам, а кто останется, к складам. Леона, ты с кем?

Но та не ответила. Глядела на Флоренца, а он что-то совсем не чувствовал радости от такого внимания.

— Мальчик, — сказала она, подбираясь ближе. — Ты Сиджи?

Он замотал головой.

— Я Флоренц.

— Ты Сиджи? — спросила крылатая ещё раз, мрачно глядя из-под выцветших бровей.

— Нет, ты меня с кем-то спутала.

И тут она отвесила ему пощёчину, да какую! В ушах зазвенело, а голова мотнулась так, что даже шея, казалось, хрустнула.

— Ты Сиджи!

— А ты б согласился-то, парень, ради своего блага, — подсказал кто-то сзади.

— Я... хорошо, я Сиджи, — кивнул Флоренц, утирая выступившие слёзы.

И незнакомка улыбнулась светло и радостно, кивнула и взяла его за руку. Сжала крепко, до боли, поглядела в глаза. Встала слишком близко.

— Я знала, что ты выжил, — сказала она. — И Ржавый, и Кори, и я — мы снова будем вместе, как раньше. Рафаэль и вам сделает крылья, чтобы вы больше не боялись. Бруно, веди к лодкам! Тем, кто в доме, я уже сказала выходить.

И пока шли, крылатая не отпускала руки, держала цепко, даже пальцы онемели. Флоренц попробовал было дёрнуться, но стало только хуже.

— Не отпущу, — сказала его спутница. — Ржавый потерялся, и Кори убежала, но мы их найдём. Держи меня крепче. Нельзя, чтобы и ты потерялся.

Было и страшно, и неловко — не понять, чего больше. Кто такой этот Сиджи? Что их связывает с Кори? Почему остальные глядят на выходки крылатой так, будто ничего странного не происходит? А если она вовеки не отпустит, как быть?

Косматый вёл, и Флоренцу приходилось шагать рядом, время от времени получая тяжёлый тычок в левый бок. Нога саднила. Крылатая отпустила пальцы, но только затем, чтобы сжать запястье. Концы её крыльев с шуршанием и лёгким звоном текли по дороге. Позади, переговариваясь, брели калеки, стучал и скрёб о камень металл, тяжело опускались на мостовую башмаки.

А улицы всё тянулись, никуда не приводя, и испуганные горожане, выныривая из переулков, спешили укрыться за дверями или поворачивали назад, откуда пришли. Дома здесь, как и там, где жил Эрих, стояли не вплотную, но были попроще. Один этаж, позади уборная, да и всё. Серый камень и кирпич, ни штукатурки, ни колонн, ни крылечек с коваными перилами. И двориков с травой, конечно, нет — вытоптанная земля.

— Вот и дом мой, — кивнул заросший, отводя пряди от лица механической рукой, открывая страшные шрамы. — Будто и не уходил. Гляну я, дома Магда или нет.

— Так ты нарочно делал крюк? Плохая затея, Бруно, — хлопнула его по спине Ткачиха. — Думаешь, обрадуется она тебе — такому? Да и в общий дом жить перебралась твоя Магда, я думаю. Чего ради ей в семейном-то торчать?

— Загляну, — набычившись, упрямо произнёс калека. — А вон, за занавеской кто-то есть!

— Чужие люди, может, живут уже, — увещевала его Ткачиха. — Оставь, идём, куда шли.

Но однорукий взлетел по ступеням. Дёрнул дверь — заперто. Бахнул стальным кулаком:

— Магда, открой! Открывай, я знаю, ты там!

— Дурень, уймись! — крикнула Ткачиха.

Бруно налёг плечом, толкнул. Дверь не поддалась.

— Помогите ему! — весело скомандовала крылатая, взмахнув свободной рукой. — Давайте откроем двери! Бруно хочет домой!

— Леона, что ж ты его подзуживаешь? Парни, ну хоть вы им скажите, а!

Но калеки послушали крылатую, а не Ткачиху.

Двое упёрлись в дверь, толкнули дружно. Ещё один шагнул к окну.

Зазвенело стекло, осыпаясь, затрещали доски двери. Из дома донёсся женский визг. А крылатая, сжимая запястье Флоренца всё крепче, смеялась, смеялась.

Дверь поддалась, её рванули, и мальчишка, стоя на мостовой, увидел полутёмную комнату и фигуру внутри. Женщина прижимала ладони к лицу.

— А ты, Магда, будто не рада мне, — прорычал Бруно, входя. — Скучала, говори? Ну, признавайся — скучала?

Если ему и ответили, Флоренц того не расслышал.

— А это чьё? Кто с тобой живёт? Рик, ах ты, недоносок! Я ж тебя другом считал!

— Не нужно, Бруно, не тронь его!

— Да кто ж знал, что ты вернёшься!

Голоса слились, заглушая друг друга. Уже никого не было видно — говорившие отступили дальше, и их заслонили спины.

— Нашему Бруно наставили рога, — насмешливо и хрипло произнёс безногий, что глядел в окно.

— А чего он ждал! — начала Ткачиха.

Из дома донёсся рёв, треск. Следом — визг. Калеки, что набились на порог, ухнули, поражённо или одобрительно — не понять.

— Покажи им, Бруно! — выкрикнула крылатая, протискиваясь вперёд, таща мальчишку за собой. — Покажи, что бывает с обманщиками. Так им, так!

— Хватит, хватит! — завопила Ткачиха.

Она оказалась у дверей первой, протиснулась внутрь. Женщина в доме ещё кричала — Флоренц никогда прежде не слыхал такого крика. В нём был уже не страх, а что-то большее, чего он не мог понять, но от одного звука делалось жутко и хотелось кричать тоже. А вот идти вперёд совсем не хотелось, и ноги не шли, но крылатая тащила. Тонкая, костлявая, ростом не выше мальчишки, она оказалась сильнее.

Когда ботинок Флоренца запнулся о порог, женщина уже умолкла. Бруно тряс её, рыча от ярости, как мог бы трясти мешок — вялый, неплотно набитый. А потом отбросил с грохотом, и тело осталось лежать в неловкой позе у стены, с подвёрнутой рукой, с запрокинутой головой. На шее остались оттиски стальных пальцев, серую рубаху пятнала кровь.

— Ты что натворил! — закричала Ткачиха, толкая косматого в плечо. — Чем, мать твою, думал?

— Обманщиков нужно наказывать, — одобрительно произнесла крылатая.

— Они уж навеки попрощались, откуда бы его Магде знать, что доведётся встретиться? Что будет-то теперь?

Спутница мальчишки оглядела комнату — Бруно, уставившегося на свои руки, будто не верящего, что натворил, и тело у стены, и другое, в луже крови, на пороге следующей комнаты. Растянула в улыбке тонкие губы.

— Теперь мы верховодим, — громко, чтобы услышали и снаружи, сказала крылатая. — Кто посмеет нас тронуть? Давайте отплатим за все обиды!

Она выпустила, наконец, руку мальчишки, чтобы достать из-за ворота флакон. И Флоренц отступил, не чуя ног, надеясь уйти от этого дома и этих людей. В глазах у него всё стояла кровь — тёмное на полу, алое на серой рубахе, блестящее на стальных пальцах Бруно, и всё это кружилось, и выкрики в ушах сливались в одно, как гул далёкого моря.